Ассоциативная психология история, идеи, факты
Возникший в XIX веке ассоцианизм развивался выдающимися учёными: Гербертом Спенсером, Томасом Брауном, Джоном Стюартом Миллем, Джемсом Миллем, Александром Бэном и Гербертом Спенсером. Его важной особенностью стало соединение с философией позитивизма, которая утверждала, что «каждая наука — сама себе философия».
Ассоциативная психология — это направление психологии, которое объясняет духовность, эмоциональность и движения человека с помощью ассоциаций, возникающих в процессе. Эта наука образовала ряд школ, теорий, учений и концепций. Специалисты из этой области, считают ассоциации главным элементом, который участвует в работе психики и сознания человека.
Появление и развитие
Возникновение и развитие ассоциативной психологии проходило в несколько этапов. С IV до середины XVIII веков, возникли начальные учения. Аристотель и Платон ещё в античные времена подробно описали принцип её работы. Чтобы лучше понять возникновение эмоций каждой личности, правила ассоцианизма использовал Декарт. Гоббс придерживался их, чтобы приобрести новый опыт и навыки. А Спиноза — хотел с их помощью понять особенность мыслей человека. В это же время, Локк вводит термин «ассоциация».
В середине XVIII-начале XIX века психика человека, полностью определяется ассоциацией.
В XIX и начале XX века наступает кризис в развитии этого учения. Это происходит из-за того, что невозможно найти связь между законами сознания и механики.
С 1900 по 1920 годы ассоциативная психология исчезает, а её идеи занимают место в других направлениях этой науки.
Учёные из этой области пришли к мнению, что ассоциации — это особенный феномен психики, который нуждается в дальнейшем, детальном изучении.
Ассоциативная психология
Учение об ассоциациях уходило корнями в плодотворную почву новой механики. Утверждая естественнонаучный взгляд, оно вопреки попыткам Беркли и Юма превратить ассоциацию в имманентное свойство сознания объясняло порядок и связь психических явлений действием материальных, телесных причин.
Убеждение в том, что закономерный переход от одного факта сознания к другому определяется нейродинамикой (понятой либо как движение «животных духов», либо как вибрация нервных волокон), оставалось господствующим. Этому благоприятствовал идеологический климат, отражавший подъем социальных сил, заинтересованных в поддержании материалистических представлений о психике.
На рубеже XIX в. ситуация существенно изменилась. Призрак французской революции преследовал господствующие классы. Усилились нападки на материализм как направление, ведущее к разрушению религии, нравственности и государственного порядка. Но не только под действием социально-политических обстоятельств изменялись общий облик и пути развития ассоциативного направления. Под влиянием успехов новой опытной физиологии сложившиеся в XVII и XVIII вв. умозрительные представления о телесном субстрате ассоциаций постепенно рассеивались. Утверждения о нервном механизме ассоциаций не имели реальной физиологической опоры. Когда на рубеже XIX в. физиология принялась «разбирать» этот механизм и выяснять характер взаимодействия его частей, стала очевидной шаткость физиологических схем (подчерпнутых в физике сперва Декарта, а затем Ньютона), на которых базировалась ассоциативная теория.
Гартлианские представления о том, что деятельность нервных волокон подобна вибрациям струн, которые, сливаясь по законам ассоциации, создают «симфонию» психической жизни, не могли быть приняты в эпоху быстрого умножения реальных знаний об этих волокнах. Сыграв непреходящую эвристическую роль, воображаемая физиология Гартли и других ассоцианистов материалистического направления сошла со сцены. В этой атмосфере выдвигаются учения, трактующие ассоциацию как имманентно-психический, а не телесно-психический принцип организации и закономерного хода умственных и волевых процессов.
Итак, социально-идеологические обстоятельства, с одной стороны, и конкретно-научные события — с другой, привели к тому, что в первой половине прошлого века доминирующей становится трактовка ассоциации как имманентного свойства ума, а не тела.
Обратимся к произведениям, где наиболее четко запечатлена эта трактовка. Прежде всего следует о (1820) Томаса Брауна (1778- 1820). Брауна, врача по образованию, профессора философии Эдинбургского университета и поэта, принято относить к шотландской школе, которая, как мы помним, энергично отстаивала в противовес ассоцианизму учение о «способностях души». Лекции Брауна действительно отразили трансформацию шотландской школы, ее сближение с ассоциативным направлением, полемикой против которого она некогда была поглощена. Предпосылкой сближения служила отмеченная выше общая идейная основа «психологии способностей» Рида и идеалистического ассоцианизма Беркли и Юма. Сторонники обоих направлений утверждали, что стоят на почве строгого эмпиризма в изучении и объяснении фактов сознания. Но то, что понималось ими под опытным исследованием души, базировалось на уверенности в том, что самонаблюдение представляет единственно непогрешимый источник сведений о психической жизни.
Представители как шотландской школы, так и идеалистического ассоцианизма учили, что психическое может быть понято только из него самого, без обращения к чему бы то ни было внешнему. Эта установка и позволила Брауну синтезировать тенденции двух направлений: объединить защищавшийся шотландской школой принцип спонтанной активности души с выдвинутым Юмом взглядом на внутренний опыт как на комбинацию элементов сознания — ощущений.
Переход Брауна на позиции ассоциативной психологии заставил его искать в составе феноменов сознания сенсорный эквивалент для тех особенностей психической деятельности, которые побудили представителей шотландской школы использовать в качестве главного объяснительного принципа понятие об изначальных способностях, или силах, ума (души, сознания).
Напомним, что предшественники Брауна по шотландской школе обращались к этим силам, или способностям, с целью избежать, сохраняя верность идеализму, солипсистского тупика берклианства и скептицизма Юма. Особенно опасной для религии представлялась сторонникам шотландской школы философия Юма, поставившая под сомнение реальность и внешнего мира, и души в качестве самостоятельной субстанции. Рид и его последователи стремились восстановить в правах имматериальную душу с изначально присущими ей способностями.
Отграничив ощущение (как чувствование) от восприятия (как образа внешнего объекта), Рид отнес предметность второго за счет прирожденной способности — веры (belief) в реальность внешних предметов (В связи с этим впервые в истории психологии были терминологически различены понятия «ощущение» (sensation) и «восприятие» (perception)
). Браун доказывал, что для различения внутреннего и внешнего нет необходимости вводить особые силы ума и выходить за пределы потока субъективно воспринимаемых феноменов. Он выделяет среди этих феноменов ощущения особого рода — мышечные. Именно они, по Брауну, порождают чувство реальности окружающего мира.
Поскольку с термином «ассоциация» прочно соединилось материалистическое воззрение на динамику идей, Браун предпочел вообще отказаться от этого термина и заменить его (вслед за Беркли) словом «суггестия». Тем самым в описание порядка и законов, по которым сменяют друг друга психологические явления, вводилась мысль об их подчиненности независимым от сознания факторам. Браун специально пояснял в одной из своих лекций, почему он считает целесообразным вместо неудачного, по его мнению, выражения «ассоциация идей» говорить о «суггестии». Важная роль в брауновской аргументации отводилась критике учения о том, что идеи сочетаются и воспроизводятся только благодаря их смежности в пространстве и времени.
Последующая история ассоцианизма полна дискуссий по поводу того, базируется ли понятие об ассоциации на принципе смежности (как полагали Гоббс, Спиноза, Гартли), или оно должно включать также несводимые к нему другие принципы, прежде всего сходства.
Для материалистического направления смежность выступала не как сочетание психических явлений, последовательно (одно за другим) испытываемых субъектом, а как эффект независимого от субъекта перехода от одного телесного процесса к другому. Иначе говоря, ассоциация по смежности означала, что психический процесс развертывается в пространстве (нервной системы). За этим стояло предположение, что динамика психических процессов по типу идентична нейродинамике (в свою очередь мыслившейся по образу взаимодействия физических объектов, в частности, как у Гартли, движения акустических волн). Придерживаясь этих позиций (единственно детерминистских в ту эпоху), ассоциацию можно было трактовать только исходя из принципа смежности.
Между тем реальной умственной деятельности свойственны такие признаки, которые невозможно объяснить исходя из одного только взаимодействия процессов внутри телесного устройства, производящего эту деятельность. Принцип смежности как пространственной близости, обусловленной переходом одного телесного процесса в другой, совершенно недостаточен, чтобы понять смысловые связи в сознании, не говоря уже о творческой работе человеческого ума. Именно на эти признаки психической динамики указывал Браун в своей критике учения об ассоциации идей, имевшего механо-детерминистскую основу. Ассоциация по смежности, подчеркивал он, недостаточна, чтобы однозначно предсказать, какая именно идея сменит данную.
Классический ассоцианизм XVIII в., вдохновленный предсказательной силой ньютоновской механики, рассчитывал именно на такое объяснение. Браун доказывал, что поэтические метафоры, научные сравнения, творческие находки нуждаются в ином объяснительном принципе. Законами ньютоновской физики (служившими образцом для ассоциативной психологии) невозможно объяснить интеллектуальную работу открывшего их Ньютона. Переход ньютоновской мысли от восприятия падающего яблока к системе мироздания следует, согласно Брауну, объяснять не ассоциацией, а «суггестией» — одно представление «суггестиро-вало» (внушило) другое.
Законы ассоциаций — «суггестий» Браун разделил на первичные («суггестии» по смежности, сходству и контрасту) и вторичные. Первичные законы изначально присущи сознанию, элементы которого независимо от опыта и обучения связываются между собой, либо когда они следуют друг за другом, либо когда они сходны между собой в каком-нибудь отношении, либо когда они противоположны.
Первичные законы ассоциаций необходимы, но недостаточны для объяснения обстоятельств, в силу которых за данным психическим феноменом (образом, мыслью, желанием) в сознании появляется из множества возможных именно такой, а не другой. Чтобы решить эту задачу (центральную для всего ассоциативного направления), нужно, согласно Брауну, к первичным законам присоединить вторичные. Их девять (законы частоты, новизны, длительности первоначального ощущения, конституциональных различий между индивидами и др.). Чем чаще осознаются психические феномены, чем более сильные эмоции они вызывают, чем свежее впечатление о них, чем они необычнее и т. п., тем больше шансов на установление связи между ними, вследствие чего в дальнейшем появление одного из них влечет за собой закономерно связанную вереницу других.
Методологический изъян брауновской концепции состоял не в постановке вопроса об этих закономерностях (первичных и вторичных законах ассоциаций), а в их трактовке в качестве присущих индивидуальному уму и тем самым не укорененных ни в чем внешнем, объективном, материальном. Такой же недостаток характерен и для других предпринятых в рассматриваемый период попыток трансформировать ассоциативную схему с целью ее «чисто» психологической интерпретации.
В те же 20-е годы прошлого века, когда вышли «Лекции…» Брауна, была опубликована книга Джемса Милля «Анализ феноменов человеческого ума» (1829), обычно оцениваемая как наиболее прямолинейная и бескомпромиссная реализация механистического подхода к психике с позиций «жесткого» ассоцианизма. Заметим, что связанное с именами Гоббса и Локка положение об атомарной природе опыта (сложные психические образования возникают по законам ассоциации из простейших, далее неразложимых элементов) Браун поставил под сомнение (Браун говорил о «спонтанной химии сознания», понимая под этим ‘возникновение в результате ассоциации («суггестии») новых продуктов, в которых их исходные компоненты неразличимы. Браун также доказывал, что в некоторых случаях сознание изначально релятивно, а не атомарно, т. е. изначально схватывает не отдельные чувственные элементы, а отношения между ними. «Чувствование отношений» переживается непосредственно
). Милль вновь отстаивает это положение как единственно возможный способ объяснения того, как работает человеческое сознание, представляющее, по Миллю, своего рода машину, не имеющую никаких врожденных структур и содержаний. Отрицать врожденность опыта еще не значит принимать его материалистическую трактовку, характерную, скажем, для Гоббса, Спинозы, у которых порядок и связь идей идентичны порядку и связи вещей, а также для Гартли, считавшего, что порядок и связь идей определяются нервными процессами. У Дж. Милля ассоциация не имеет за собой никаких иных оснований, кроме свойств самого сознания, единственным орудием анализа которого он считал интроспекцию.
В Германии идеи ассоциативной психологии своеобразно преломились в концепции Гербарта (1774-1841). В этой стране господствовал иной идеологический климат, чем в Великобритании, что было обусловлено особенностями ее исторического пути. Важное значение имели также философские традиции. От Лейбница до Канта и Гегеля немецкую философию отличало стремление утвердить изначальную активность субъекта, акцентировать динамизм, противоречивость, интегральный характер его внутренней жизни.
Эта общая установка сказалась на новых концепциях, возникших в эпоху, когда трансцендентализм дал глубокие трещины и стала очевидной необходимость спуститься с его высот на почву эмпирического изучения конкретных явлений. Молодое поколение увидело в философских системах Фихте, Шеллинга и Гегеля нечто антитетичное позитивной науке, естественнонаучному опыту, практике реального общения с действительностью. Большинство представителей этого поколения, учитывая социальные запросы, испытывало тягу к новым воззрениям на природу и человека. На уровне теории немецкий классический идеализм был решительно отвергнут. Но его критики и ниспровергатели не напрасно прошли его школу.
Отмеченная тенденция трактовать душу как активное, динамичное начало сказалась на концепциях, в которых общая логика развития психологической мысли проявилась иначе, чем в Великобритании. Эта логика потребовала отвергнуть априоризм, учение о душе как особой сущности и о ее изначальных способностях. На место целесообразно действующей души ставились отдельные явления, на место способностей как произвольно действующих сил — законы динамики элементов сознания (ассоциаций).
Мысль о том, что психика развивается путем постепенного объединения исходных элементов, выступала не только как фи-лософско-психологический тезис, направленный против априоризма и веры в приоритет интуитивного познания, но и как идейный стимул педагогики, призванной рационально, опираясь на опыт, воздействовать на развитие ума.
В тесной близости к этим запросам педагогической практики сложились в Германии концепции Гербарта и другого философа — Бенеке. Ориентировка на практические задачи ослабляла метафизический элемент, побуждала искать реальные связи фактов. Гербарт выступил против популярной психологии способностей Христиана Вольфа, «прикрывавшего огромные трудности объяснением названий», и против Канта, в философии которого, по мнению Гербарта, замаскированные способности выступают под именем трансцендентальной апперцепции, актов разума и т. д.
Гербарт резко критикует своих предшественников за то, что их теории делают бессмысленным управление обучением и воспитанием. Признать врожденность основных сил, или способностей души, — значит исключить возможность направленного воздействия на них. Понятие о «душевных способностях», по Гербарту, — продукт поспешного, поверхностного самонаблюдения. Последнее выхватывает психические факты из необходимой связи и беспорядочно их обобщает, не останавливаясь до тех пор, пока это обобщение не дойдет до самых высших родовых понятий — представления, чувства, желания. Если к этим житейским понятиям присоединить предположение о способностях как их реальном основании, то «психология превращается в мифологию» (6, 3). Подмеченные житейской практикой различия между видами и родами психических актов трактуются как результат действия скрытых сил, т. е. совершенно так же, как древний человек объяснял непонятные ему явления внешней природы. Поэтому Гербарт считал, что способности должны быть изгнаны из психологии, как из химии флогистон.
В противовес психологии способностей Гербарт и Бенеке выдвигают положения, близкие к ассоциативной доктрине. За исходное они принимают не способности, а психические элементы, взаимодействие которых носит закономерный характер и доступно эмпирическому изучению. Законы психологии, по их мнению, должны быть поняты из внутренней динамики душевной жизни самой по себе без обращения к скрытым, беспорядочно действующим силам (способностям) души как мнимой причине феноменов, данных в опыте. Вместе с тем ни Гербарт, ни Бенеке не считали душу пассивно-отражательным аппаратом. Активность сохранялась за ней в качестве неотъемлемого признака, а Бенеке к тому же признавал изначальность некоторых первичных свойств, играющих роль задатков последующего развития. Влияние Гербарта было несравненно более значительным, но и Бенеке в свое время, в 30-х годах прошлого века, когда в философской жизни Германии еще царил трансцендентализм, воспринимался как трубадур опытного изучения душевной деятельности.
Бенеке требовал преодолеть непоследовательность кантианства и вывести из опыта не только содержание знания, но и его категориальную структуру. Для решения такой задачи необходима, согласно Бенеке, реформа психологии. Только отказавшись от умозрения и руководствуясь внутренним опытом, психология сможет примкнуть к естественным наукам и даже опередить их. Гарантию этого Бенеке видел в том, что психология обладает перед другими науками одним принципиальным преимуществом: она благодаря самонаблюдению познает свой предмет непосредственно, тогда как естествознание должно довольствоваться косвенным знанием о результатах действий вещей на субъект (Сходные воззрения развивал впоследствии один из главных теоретиков новой экспериментальной психологии — Вундт
). Идя эмпирическим, индуктивным путем, психология, надеялся Бенеке, откроет первичные психические элементы и силы и тогда сможет, став генетической наукой, объяснить, как постепенно возникает развитое сознание со всеми его свойствами, кажущимися априорными.
Главный труд Гербарта назывался «Психология, по-новому обоснованная на метафизике, опыте и математике» (1816). Под метафизикой понимались философские, неэмпирические предпосылки новой психологической системы. В душе нет ничего изначального — в этом Гербарт объединяется с ассоцианистами. В отличие же от них он сохраняет понятие о душе, полагая, что иначе немыслимо объяснить единство психической жизни и первоначальный источник ее активности. Вместе с тем душа, согласно Гербарту, — это непознаваемая сущность. Поэтому она не может быть предметом науки. Им являются феномены.
В «классическом» ассоцианизме первофеноменом было ощущение. Его по-разному трактовали материалисты, видевшие в ощущении эффект внешнего, независимого от субъекта воздействия, и идеалисты, считавшие ощущение конечным элементом, не имеющим за собой никакой основы, кроме свойств самого сознания. У Гербарта исходный «атом» души не ощущение, а представление. Понятие об ощущении соотносило простейший компонент психической жизни с деятельностью органов чувств. Оно побуждало разграничить ощущение и идею как его копию. У Гербарта это разграничение теряет силу. Имеется лишь один исходный элемент, который порождается душой в силу присущего ей стремления к самосохранению (в противовес внешним возмущениям). Представления — это акты души, возникающие еще до того, как пробудится самосознание субъекта. Они накапливаются во всевозрастающем богатстве, образуя индивидуальный опыт. Представление не только имеет некоторое содержание (в этом случае оно совпало бы с «идеей» у Локка или «ощущением» у Кондильяка), но и является «энергетической» (силовой) величиной.
Исходя из этой посылки, Гербарт разрабатывает учение о «статике и динамике представлений». Представления должны быть или полностью или частично противоположны друг другу. В результате они взаимно задерживаются. Между ними складываются отношения конфликта, противоборства. Они теснят друг друга, стремятся удержаться в «жизненном пространстве» сознания и не быть вытолкнутыми за его пределы в область бессознательного. Психодинамика представлений выражена в их противоположности (когда одно вытесняет другое), сходстве (ведущем к слиянию) и компликации (объединении, при котором сохраняется их раздельность).
Гербарт возвращается к лейбницевской категории «бессознательного» и соответственно к идее градации представлений, их динамике. Но Лейбниц понимал под монадой сущность, в которой отражается Вселенная, у Гербарта же представление — феномен индивидуальной души, т. е. явление, которое исчерпывается тем, что дано субъекту как таковому. Хотя Гербарт и предполагал, что для этих феноменов атрибут осознаваемости не является непременным, его объединяло с другими ассоциани-стами феноменологической ориентации понимание природы психического. Ведь бессознательное представление у него ничем не отличается от сознательного, кроме того, что оно в данный момент не воспринимается субъектом. Никакими другими содержательными признаками по сравнению с тем, что дано интроспективно, оно не обладает.
В идеалистическом ассоцианизме феномены сознания считались взаимодействующими по законам, которые не зависят ни от чего внешнего, т. е. ни от реальной связи объектов, ни от связей физиологических. Таков же и взгляд Гербарта. Его «статика и динамика представлений» сама себя детерминирует, как будто речь идет о взаимодействии реальных физических тел.
Объем сознания, по Гербарту, не совпадает в объемом внимания. Последний и есть апперцепция. Запас представлений, силой которых удерживается преимущественно данное содержание, был назван им «апперцептивной массой». У Канта наряду с эмпирической появляется трансцендентальная апперцепция, которая структурирует чувственное содержание посредством форм и категорий, независимых от опыта, но делающих опыт возможным. Гербарт говорит об «апперцептивной массе». Кантова трансцендентальная апперцепция изначальна. Напротив, «апперцептивная масса», состоящая из представлений, каждое из которых приобретается в индивидуальном опыте, может быть сформирована, «запрограммирована» воспитателем. В понятии об «апперцептивной массе» достижения передовой педагогики (Гербарт непосредственно изучал опыт Песталоции) отразились односторонне. Педагогика исходила из первичности чувственно-действенных контактов ребенка с миром.
Будучи воодушевлен стремлением внести в психологию «нечто похожее на изыскания естественных наук», Гербарт выдвигает гипотезу о том, что представления в качестве силовых величин могут быть подвергнуты количественному анализу. В свое время Кант утверждал, что психология лишена возможности стать точной наукой из-за неприложимости к ней математических методов, поскольку эти методы требуют не менее двух переменных, явления же сознания изменяются только во времени. Гербарт снял наложенное Кантом вето. Он исходил из того, что каждое представление обладает интенсивностью (субъективно воспринимаемой как ясность) и каждому свойственна тенденция к самосохранению. Взаимодействуя, они оказывают друг на друга тормозящий эффект, который может быть вычислен.
Несмотря на всю фантастичность математических изысканий Гербарта, его тезис о принципиальной возможности математического анализа отношений между психическими фактами был воспринят Фехнером в работах по психофизике и Эббин-гаузом при исследовании мнемических процессов. Как отмечает Боринг, Гербарт снабдил Фехнера понятием о пороге, которое он сам получил от Лейбница (3, 35). Имелось, однако, не только сходство, но и существенное различие между представлением о пороге у Гербарта и у Фехнера, так же как и между смыслом вычислений, которые производили два исследователя. Гербарт ставил задачу: вычислить, насколько сильным должно быть представление, чтобы при двух или нескольких еще более сильных представлениях удержаться на пороге сознания. Фехнер же вычислял не соотношение между представлениями как силами, а соотношение между физическими раздражителями и простейшими фактами сознания — ощущениями. Это обусловило реальную ценность фехнеровского вклада в экспериментальную психологию. Ряд других понятий, разработанных Гербартом, в частности понятия об апперцепции и о компликации, также были использованы (в преобразованном виде) психологами последующей эпохи, в особенности школой Вундта.
Влияние Гербарта не ограничивается этим. В литературе давно уже обсуждается вопрос о том, не следовал ли Фрейд высказанным за 70 лет до него идеям Гербарта. Понятия о бессознательной психике, о вытеснении, о конфликтах, о сочетаниях представлений (комплексах), хотя и неосознаваемых, но тем не менее способных воздействовать на процессы, в отношении которых индивид способен дать себе отчет, — все это действительно может рассматриваться как свидетельство влияния Гербарта на Фрейда, несомненно знакомого с гербартианской системой.
Ассоциативное направление, включая примыкавшие к нему концепции Гербарта и Бенеке, выступило в первой половине прошлого века как афизиологическое. Этим оно существенно отличалось от ассоцианизма XVII-XVIII вв., пафос которого состоял в том, чтобы объяснить связь и смену психических явлений объективной динамикой телесных процессов, понимавшейся сперва по типу механики, затем — акустики.
Умозрительность, несовместимость с эмпирией представлений о физиологическом механизме ассоциаций в соединении со стремлением понять своеобразие процессов, характерных для психической жизни в ее отличии от чисто телесной привели к учению об ассоциации как имманентном принципе сознания. Утвердилась идея психической причинности. Сознание оказывалось причиной самого себя. Таким оно выступает как у Т. Брауна, Джемса Милля, так и у Бенеке.
Вместе с тем в концепциях афизиологического ассоцианизма (и близкого к нему гербартианства) при всей их ограниченности и слабости выступала проблема особых закономерностей душевной деятельности, не идентичных физиологическим. Не возникни такая проблема, не появилась бы идея построения психологии как самостоятельной науки, ибо не может претендовать на роль отдельной науки совокупность таких знаний, объекты которых не имеют собственных законов существования и развития. Афизиологический ассоцианизм поставил вопрос об этих законах, после чего только и стал возможен их поиск. Но вопреки представлениям тех. кто полагал, будто самобытность психического раскрывается лишь в его противопоставлении актам телесной жизни, действительный прогресс в познании своеобразия душевных явлений сравнительно с физиологическими происходил там, где психологические проблемы решались на естественнонаучной почве с использованием физиологических методов и с опорой на биологические модели.
