Социальные (зоосоциальные, или ролевые) инстинкты

1. Почему у человека нет инстинктов
2. А что же есть у человека?
3. Практическая сторона вопроса

Пожалуй, каждый из нас сталкивался с такими понятиями, как «материнский инстинкт», «инстинкт самосохранения», «инстинкт размножения» и пр. по отношению к человеку. Но задумывались ли вы, есть ли у человека инстинкты на самом деле?

Спойлер: у людей нет инстинктов (в том смысле, в котором это слово, как правило, употребляется в быту).
Почему так и что этого следует на практике
, читайте в нашей статье.

Инстинкт самосохранения у человека

Основополагающее место в природе и жизни человека занимают инстинкты, которые представляют собой целесообразные поступки без мысленного осознания цели и конечного результата. Базой человеческой жизни выступают два инстинкта: инстинкт продолжения рода и инстинкт самосохранения, о последнем и пойдет далее речь.
Жизнь человеческая подчинена проявлению инстинктов и продолжается за счет их. Но проявление в людской среде инстинкта самосохранения различно для разных людей и нередко притуплено среди представителей мужского пола – отсюда любовь мужчин к экстремальным видам спорта и развлечениям, хрупко балансирующим между жизнью и смертью. Самосохранение – это боязнь опасных для здоровья и жизни человека в целом факторов, и даже суицидальные наклонности не говорят об обратном. Человек в состоянии депрессии, аффекта или психологического/нервного срыва так же испытывает страх перед смертью, но в некоторый момент прочие эмоции перехлестывает даже инстинктивные порывы.

Поскольку инстинкт самосохранения у человека с самого рождения становится непосредственным источником жизни, он также естественен, как дыхание или прием пищи, и при необходимости выражается в формах поведения различной степени сложности.

А что же есть у человека?

Вместо инстинктов у человека есть рефлексы и витальные (жизненные) потребности

. Среди
витальных потребностей
отметим, например, потребность в безопасности, еде, избегании боли и пр.
Рефлексы
, как многие помнят, бывают условными и безусловными. В контексте инстинктов интерес больше представляют безусловные рефлексы.
Самый частый пример безусловного рефлекса – отдергивание руки от горячего чайника. Также можно вспомнить сосательный рефлекс младенца. Это действительно «врожденные» действия, совершаемые автоматически и часто без контроля сознания. Таких рефлексов у нас довольно много, включая чихание, кашель и пр.
У рефлекса и инстинкта есть важное отличие

. Рефлекс – сравнительно простое действие, ответ на конкретный раздражитель. Инстинкт – программа действий, часто преследующая определенную цель (размножение, поиск или создание укрытия и пр.).

Самосохранение взрослого человека

Экстремальные ситуации в жизни взрослого человека могут возникнуть в любой момент: особенно подвержены этому представители связанных с риском профессий, любители экстремального отдыха или спорта – в случае опасности инстинкт самосохранения дает команды мозгу выжить во что бы то ни стало. Далее только от человека и его умения взять себя в руки, сконцентрироваться в сложной ситуации, продумать дальнейшие действия зависит успех решения проблемы выживания.

Страх и чувство самосохранения – понятия неразделимые: только страх за собственную жизнь способен толкнуть человека на решительные действия. Из инстинкта самосохранения выходят связанные с ним последующие – чувство жажды и голода направлены на сохранение физического здоровья тела, обмороки и потеря памяти могут стать защитой человеческого мозга от психологических потрясений.

Задача самосохранения взрослого человека определена уже самим названием: в конкретный момент все силы человека направлены на сохранение своей жизнедеятельности или приспособления к возникшим, опасным для человека условиям.

В рискованных ситуациях при проявлении страха за собственную жизнь вскрываются скрытые резервы человеческого организма: увеличивается физическая мускульная сила, выносливость, скорость, быстрота реакции и прочее. В исключительных случаях гипертрофированный инстинкт самосохранения способен трансформироваться в манию безопасности и серьезную психологическую проблему, с которой человек справиться самостоятельно не сможет – в подобных случаях требуется обращение к профессиональному психологу или психотерапевту.

Инстинкты. И почему их нет у человека

В процессе прогрессивной эволюции индивидуальности животного в ряду позвоночных эта матрица «истончается» и «разрушается», замещаясь актами индивидуального интеллекта(например, концептами ситуаций), результатами обучения и другими элементами опыта. Проявление инстинктов «уходит в тень», всё больше ограничивается неопределёнными и неспецифическими ситуациями.

Далее, «инстинктивная матрица» паттернов видоспецифического поведения описана в исследованиях нервального субстрата вокализаций низших обезьян, но не найдена у антропоидов. Проводя стимуляцию разных отделов мозга беличьих обезьян-саймири при помощи вживленных электродов, U.Jurgens и D.Plooge показали, что каждый из восьми выделенных по структурным признакам спектра типов звуков саймири имеет в вокальных зонах головного мозга собственный морфологический субстрат. Если субстраты совпадали и из одной точки можно было вызвать два разных типа звуков, они вызывались разными режимами электрической стимуляции (по интенсивности, частоте и длительности стимула, цит. по Jurgens, 1979, 1988).

На других видах низших обезьян получены сходные результаты. Дифферецированности сигналов тревоги на уровне поведения соответствует дифференцированность нервного субстрата, опосредующего выдачу сигнала в ответ на сигналы партнёра и/или опасные ситуации (это участки лимбической системы, включающей вокальные зоны промежуточного и переднего мозга). При общности морфологического субстрата разные сигналы «запускаются» разными режимами стимуляции, то есть каждому видоспецифическому сигналу соответствует «свой собственный» участок и/или запускающий режим воздействия (Fitch, Hauser, 1995; Ghazanfar, Hauser, 1999).

С одной стороны, всё это точно соответствует «высвобождению» инстинктов после специфических «уколов» ключевых стимулов, как его понимали классические этологи. С другой — доказывает дискретность и дифференцированность видовых сигналов у низших обезьян и других позвоночных, имеющих системы сигнализации того же типа (Evans, 2002; Egnor et al., 2004). С третьей — подтверждает наличие биологической основы у традиционной типологической классификации сигналов животных, основанной на сведении всего многообразия изменений структурно-временного спектра звуков, продуцируемых в данной ситуации, к некому конечному набору «идеальных образцов» (Current topics in primate vocal communication, 1995).

То есть у низших обезьян видим жёсткое «тройное соответствие» между сигналом, ситуацией и паттерном поведения, запускаемым в ответ на сигнал, при видоспецифичности паттернов, «автоматичности» запуска, врождённости «означивания» ситуаций сигналами и врождённости реагирования других особей на сигнал. Физиологические исследования показывают, что сигналы имеют изолированные «модели выдачи» в мозгу, этологические исследования тех же видов – что существуют изолированные «модели восприятия и отреагирования» разных сигналов, связанных с разными ситуациями и дифференцируемых на основании разной формы сигнала.

Также организованы системы сигнализации всех других позвоночных (грызунов, ящериц, птиц и рыб). А вот в филогенетическом ряду приматов это «тройное соответствие» ослабевает и полностью ликвидируется у антропоидов. Уже у павианов и макак нарушена точность соответствия между дифференцированными сигналами, морфологическими субстратами, из которых вызывается сигнал, и дифференцированными режимами стимуляции или классами внешних объектов, ответственными за появление сигнала (Current topics in primate vocal communication, 1995; Ghazanfar, Hauser, 1999).

Соответственно, многие визуальные и акустические демонстрации неспецифичны, и деспециализированы до уровня индивидуальной пантомимы. Эти целиком неспецифические сигналы тем не менее вполне действенны в коммуникативном отношении, например, так называемый «пищевой крик» цейлонских макаков ().

Обнаружив новый вид пищи или богатый источник корма обезьяны издают характерный крик продолжительностью около 0,5 с (частота колеблется от 2,5 до 4,5 кГц). Эмоциональной основой крика служит общее возбуждение, своего рода эйфория, стимулированная находками новых источников или видов пищи, где уровень возбуждения (отражённый в соответствующих параметрах крика) растёт пропорционально степени новизны и «лакомости» пищи.

Доказательством неспецифичности сигнала служит тот факт, что индивидуальные различия в реактивности макак существенно влияют на интенсивность звуковой активности и на частотные характеристики самих звуков. Кроме того, характеристики сигнала не зависят от конкретных особенностей пищевых объектов, то есть пищевой сигнал макак лишён иконического смысла.

Тем не менее пищевой крик — эффективное и надёжное средство коммуникации. В адекватной ситуации крик зарегистрирован в 154 случаях из 169. Положительная реакция других особей на крик обнаружена в 135 случаях из 154; члены стада, услышавшие крик, сбегаются к нему с расстояния до 100 м (Dittus, 1984).

При переходе к высшим приматам всё больше сигналов становятся неспецифическими, их форма определяется индивидуальной экспрессией, на которую влияют состояние и ситуация, при полной невыраженности «идеальных образцов» и, следовательно, инвариантов формы сигнала. Реакция определяется индивидуальной оценкой ситуации, а не «автоматизмами» видового уровня, дифференцированные видовые системы сигнализации «типа верветок» преобразуются в пантомиму индивидов (сигналы ad hoc), которые каждое животное издаёт в меру собственной возбуждённости и своей специфической оценки ситуации, а другие интерпретируют в меру собственного наблюдения и понимания.

То есть в филогенетическом ряду приматов идёт деспециализация видовых сигналов: из специализированного «языка», использующего сигналы-символы, они превращаются в индивидуальную пантомиму, способную передать настроение, но не информировать о классе ситуаций. Данный процесс зафиксирован и для вокализаций, и для визуальных сигналов (лицевые экспрессии, жесты, позные демонстрации). Логического завершения он достигает у антропоидов. В их поведенческом репертуаре полностью отсутствуют элементы поведения, соответствующие «демонстрациям» классических этологов.

Их место занимают вокализации, жестикуляции, телодвижения и лицевые экспрессии, сугубо индивидуальные по характеру, синхронизация и унификация которых достигается через взаимное «копирование» способа исполнения «нужных» криков или жестов в «нужной ситуации». Так, пищевые крики (long-distance food calls) шимпанзе сугубо индивидуальны, при некоторой зависимости также от ситуации и новизны пищи (чем напоминают пищевой крик M.sinica). Однако при совместном издавании крика самцы шимпанзе начинают подражать акустическим характеристикам крика партнёра. Этим достигается некоторая унификация криков, тем более полная и устойчивая, чем чаще данные животные кричат вместе по поводу сходных видов пищи (то есть, чем тесней социальная связь между ними, чем чаще они сотрудничают в поиске пищи сходными способами и пр.).

Поскольку характер крика и степень унифицированности его с другими особями – маркёр тесноты социального взаимодействия между животными, разные самцы, кричат по-разному в зависимости от того, с кем именно. Это приводит, с одной стороны, к существенному разнообразию криков, с другой стороны – к унификации, маркирующей существующие социальные альянсы, но способной гибко перестраиваться при всяком преобразовании структуры группы. Тем самым индивиды информируются о всех значимых перестройках структуры социальных связей (Mittani, Brandt, 1994).

Как показывают наблюдения, другие особи прекрасно ориентируются на структуру криков и характер жестикуляции индивидов, используя их как маркёр изменений социальных связей животного с индивидами из ближайшего окружения (силы, тесноты, устойчивости связей, доминантного или субординантного положения, Гудолл, 1992). Сходным образом поступают орангутаны . Для возобновления прерванной коммуникации: они точно воспроизводят сигналы партнёра, если «понимают» его значение и ситуацию, в связи с которой он был издан, но модифицируют его при непонятном (неизвестном) значении соответствующих жестов и криков, или незнании обстоятельств, в которых он был воспроизведён (Leavens, 2007).

То есть наблюдатель-этолог среди звуков или экспрессий антропоидов всегда может выделить элементы, которые в определённый период времени были бы и «оформленными», и «наделёнными значением» для всех членов группировки.

Но эти элементы непостоянны, их «наделение» сугубо ситуативно и динамично меняется на всём протяжении жизни группы, то есть «сами по себе» они «бесформенны» и «семантически пустые» (сигналы ad hoc). Хотя пластика поведения животного (включая вокализацию) всегда распадается на некоторое число относительно выделенных элементов, напоминающих демонстрации, при сколько–нибудь продолжительном наблюдении она оказывается своеобразной tabula rasa, на которой динамика социальной структуры группы оттискивает то или иные «структуры поведения» с сигнальным значением ad hoc и быстро модифицирует их.

По-видимому, системы зеркальных нейронов высших приматов, интенсивно изучаемые в настоящее время, развиваются как замена дифференцированных систем сигнализации высших обезьян. Они позволяют придавать сигнальное значение всякому социальному действию животного меру его «типичности» и «типичности» обстоятельств, в которых оно проявляется, доводить воспроизводимое действие до уровня стереотипа, по жёсткости и оформленности неотличимого от «настоящей демонстрации», если ситуация неизменна и менять стереотип, если она меняется. См.Michael Arbib. Mirror system hypothesis.

Поэтому второй ряд доказательств отсутствия инстинктов у высших приматов связан с неудачей поиска систем сигнализации «типа верветок». Последние основаны на видовых наборах дифференцированных демонстраций, «обозначающих» логически альтернативные категории объектов внешнего мира и этим как бы «именующих» их. Кроме них тот же самый сигнал «обозначает дифференцированные» программы поведения, которые запускаются при взаимодействии с данным внешним объектом и/или после поступления сигнала о нём (Seyfarth et al., 1980; Cheeney, Seyfarth, 1990; Blumstein, 2002; Egnor et al., 2004).

Тем самым в значении сигналов здесь как бы сочетаются имя и действие, что позволяет назвать эти системы сигнализации «языком», при сугубой «инстинктивности» сигналов и «автоматичности» запуска процесса сигнализации. Естественно, что такой «язык» пытались обнаружить у антропоидов, ведь так соблазнительно cчитать эти простенькие, но уже «знаковые» сигнализации предтечей человеческого языка! Возникали даже предположения о наличии у обоих видов шимпанзе жестового или «акустического» протоязыка (построенного по тому же принципу, что у верветок, но в отличие от них являющегося открытой системой знаков, с возможностью создания новых знаков для новой ситуации через комбинирование некоторых базовых элементов, Mitani, Brandt, 1994).

С такой надеждой системы сигналов-символов активно искали в акустической и жестовой коммуникации шимпанзе и бонобо. Но все попытки описать «что-нибудь сходное с верветками» были неудачными и в отношении вокализаций, ни жестов.

Показательно, что в ситуации опасности и тревоги (а также агрессии, полового возбуждения, и во всех остальных ситуациях) антропоиды неспособны информировать партнёров, какая точно опасность грозит, откуда именно, и что следует делать в данной ситуации. Их жестикуляция и крики отражают лишь степень беспокойства в связи с ситуацией, способны возбудить аналогичное эмоционально состояние в других, заставить их обратить внимание на ситуацию и при наличии отношений, предполагающих социальную поддержку, побудить её оказать.

Так, в группах шимпанзе периодически появляются каннибалы (-лки), ворующие и поедающие детёнышей других обезьян. Иногда эти попытки успешны, иногда матери им оказывают отпор, мобилизируя поддержку в виде дружественно расположенных самцов. Одна из таких самок несколько раз подвергалась атакам каннибалки и успешно отражала их за счёт социальной поддержки. Однако характер сигнализации объекта нападения показывает, что её интенсивная сигнализация и жесты никак не информирует «группу поддержки» о том, какого рода опасность грозит и как её лучше всего отражать, только передаёт состояние тревоги и стресса в связи с ситуацией. Прибывшие самцы вынуждены оценивать ситуацию и выбирать действия сами (Дж. Гудалл. Шимпанзе в природе. Поведение. М.: Мир, 1992).

Напротив, простенькая система сигнализации низших обезьян (3-4 дифференцированых крика вместо 18-30 вокализаций у шимпанзе, связанных континуальными переходами) легко справляется с задачей информирования об альтернативных категориях опасностей, существенных для их внешнего мира (Zuberbűhler et al., 1997; Zuberbűhler, 2000; Blumstein, 2002; Egnor et al., 2004). Видимо, именно в силу невозможности точного указания опасности, исходящей от каннибалов, эти шимпанзе спокойно существуют в группах и вне актов нападения на других детенышей вполне терпимы другими особями. Последние вполне распознают данных субъектов индивидуально, но за отсутствием и видоспецифических инстинктов, и «протоязыка» их действия остаются «неназваными», а, значит, «неоценёнными» по достоинству коллективом.

То есть у низших обезьян мы видим одно состояние стереотипных форм поведения, один способ использования ритуализированных демонстраций, точно соответствующий «классическому» определению инстинкта, у антропоидов и человека – другой, прямо противоположный первому. Фактически у шимпанзе и бонобо (в отличие от верветок) не существует видового «языка», решающего задачу «именования» значимых ситуаций и объектов внешнего мира, и обозначения действий, эффективных в данной ситуации. В то же время по уровню интеллекта, способности к обучению, к точному воспроизведению чужих действий в сложной ситуации (тех же жестов «языка глухонемых») вполне способны к обучению языку и использованию символов. Это многократно доказано знаменитыми опытами с «говорящими обезьянами».

Следовательно, человеческий язык – не видовой инстинкт Homo sapiens, как считают хомскианцы (Пинкер, 2004), а такой же продукт культурной эволюции в сообществах приматов и пралюдей, как орудийная деятельность. С последней он имеет много общего, включая общий неврологический субстрат говорения, изготовления орудий по образцу, и метания предмета точно в цель. Но тогда даже у антропоидов (а тем более у человека) нет паттернов поведения, соответствующих этологическому определению инстинкта.

Третий ряд доказательств отсутствия инстинктов связан с радикально иным характером лицевых экспрессий (возможно, и других элементов «языка тела») человека по сравнению с видоспецифическими демонстрациями низших обезьян и других позвоночных, скажем, демонстрациями ухаживания и угрозы. Последние представляют собой классический пример инстинкта в том числе и потому, что точность соответствия стимула и реакции, изданной демонстрации особи и ответной демонстрации партнера обеспечивается автоматически, за счёт механизма стимуляции подобного подобным.

Модель «стимуляции подобного подобным» М.Е.Гольцмана (1983а) возникает из необходимости объяснить устойчивость/направленность течения коммуникации, её специфический результат в виде социальной асимметрии, устойчивой в течение определённого (прогнозируемого) периода времени, а также дифференциацию ролей, которая стабилизирует систему-социум без каких-либо «слишком сильных» утверждениях о наличии специализированных знаковых систем. Известная диалоговая модель коммуникации классических этологов – вариант «стимуляции подобного подобным» для того предельного случая, когда воздействия, которыми особи обмениваются друг с другом, представляют собой специализированные сигналы, жёстко связанные с определёнными ситуациями закономерно развивающегося процесса взаимодействия.

Природу стимуляции подобного подобным можно пояснить на примере взаимодействий матери и ребёнка в период «младенческого лепета», когда знакового общения точно нет (Винарская, 1987). В первые месяцы жизни ребёнка часть коммуникативных механизмов импринтингуется. Среди них именно те, «которые являются необходимой предпосылкой всякого взаимодействия»: быстрые и пристальные взгляды, движения приближения, улыбка, смех, характерные звуки голоса. Все эти реакции подкрепляются поведенческими механизмами матери, которые включаются настолько неожиданно и действуют так неосознанно для самой матери, что автор даже совершает «ошибку потенциальности», предположив их врождённость.

Это замедление тона материнской речи в ответ на эмоциональные проявления ребёнка, повышение средней частоты основного тона голоса за счёт высоких частот и пр. Если б речь шла о диалоге взрослых, можно было бы сказать, что мать переводит речь в регистр «для иностранца». Собственно «стимуляция подобного подобным» состоит в следующем: «Чем больше физические характеристики эмоциональных высказываний матери уподобляются голосовым возможностям младенца, тем легче ему подражать ей и, следовательно, устанавливать с нею характерный для раннего возраста эмоциональный социальный контакт. Чем полнее … контакт, тем скорее врождённые звуковые реакции ребёнка начинают приобретать национальные специфические черты» (Винарская, 1987: 21).

Согласно М.Е.Гольцману (1983а), основной регулятор поведения животных в сообществах основан на двух совместно протекающих процессах: стимуляции поведения подобным ему поведением партнёра, или, наоборот, блокировке данной активности. Первый процесс: любой поведенческий акт стимулирует, т.е. инициирует или усиливает у всех воспринимающих его точно такие же акты или комплементарные им. Поведение животного оказывает самостимулирующее влияние на него самоё, так и стимулирующее воздействие на партнёров. Это влияние осуществляется одновременно на всём множестве возможных уровней организации поведения животных в сообществах. Хотя основное влияние каждого параметра поведения (степень ритуализации формы актов, интенсивность и экспрессия действий, напряжённость ритма взаимодействий) приходится на тот же параметр поведения самого животного и его партнёров, оно распространяется и на другие формы поведения, физиологически и моторно связанные с данной. Второй процесс основан на противоположном свойстве: поведенческий акт блокирует появление аналогичных актов у социального партнёра.

Поэтому взаимоотношения особей разного ранга в структурированном сообществе носят по преимуществу «соревновательный» характер. Высокая частота предъявлений доминантными особями специфических комплексов поз, движений и действий, составляющих так называемый «синдром доминанта», обеспечивает тем лидирующее положение в группе и одновременно создаёт ситуацию, когда проявление идентичных форм поведения у других членов группы в значительной степени подавлено, так что те становятся в подчинённое положение (Гольцман и др., 1977).

Далее, постулируется существование положительной обратной связи, позволяющей обоим особям сравнить параметры собственной деятельности с параметрами действия партнёра и оценить «соотношение сил» противонаправленных потоков стимуляции, созданных реализацией поведения той и другой особи (Гольцман, 1983а; Гольцман и др., 1994; Крученкова, 2002).

Если социальная активность партнёра «слабей» активности самой особи, это стимулирует прогрессивное развитие поведения животного в сторону появления всё более экспрессивных и специфических элементов, оказывающих более интенсивное и долговременное воздействие на партнёра. Если же активность партнёра «сильней» собственной активности особи, то она подавляет проявление однотипных элементов поведения в деятельности партнёра и «обращает» развитие поведения последнего в сторону, противоположную развитию поведения более сильного партнёра (Гольцман и др., 1994; Крученкова, 2002). Например, в агонистических взаимодействиях побеждённые особи животное переходят к позам подчинения, тогда как будущий победитель по-прежнему демонстрирует позы угрозы.

Далее, всякий поведенческий акт стимулирует у воспринимающей особи точно такие же акты (инициируя их появление или усиливая выражение уже имеющихся) либо комплементарные им. Всякая реализация определённого поведения, а особенно ритуализированных демонстраций, специфически стимулирует партнёра и одновременно увеличивает чувствительность самого животного к однотипной стимуляции извне, то есть имеет место самостимулирующий эффект. Процессы стимуляции и самостимуляции оказываются сопряжёнными: здесь это две стороны одной медали.

В этом случае для всех инстинктивных реакций животного наблюдается жесткая положительная корреляция между способностью животного воспринимать сигналы, связанные с соответствующими демонстрациями, и продуцировать их самому.

В любой популяции существует полиморфизм по способности кодировать исходящие сигналы (связанный с точностью воспроизводства сигнальных инвариантов в конкретных актах демонстрирования животного, со стереотипностью исполнения видовых демонстраций), и по способности «расшифровывать» поведение партнёра, выделяя специфические формы сигналов на фоне континуума неспецифических несигнальных действий. У всех видов, исследованных в этом отношении, способность продуцировать стереотипные, легко узнаваемые демонстрации «на выходе» коррелирует с большей способности дифференцировать демонстрации в потоке действий партнёра «на входе» системы-организм (Andersson, 1980; Pietz, 1985; Aubin, Joventine, 1997, 1998, 2002).

Лицевые экспрессии человека, выражающие разные эмоциональные состояния, очень сходны с демонстрациями ухаживания и угрозы низших обезьян: те и другие экспрессивные реакции, обладающие некоторой видоспецифичностью и исполняемые достаточно стереотипно. Однако здесь корреляции между способностью отправлять и получать лицевые сигналы нет никакой, а если есть, то отрицательная. Например, J.T.Lanzetta и R.E.Kleck выяснили, что умелые отправители лицевых сигналов очень неточно расшифровывали чужие экспрессии, и наоборот. На видеоплёнку были засняты реакции студентов колледжа на красный и зелёный свет, первый предупреждал об ударе током.

Затем этой же группе студентов показывали записи реакций других участников и просили определить, когда им показывают красный сигнал, а когда зелёный. Те испытуемые, чьи лица наиболее точно отражали переживаемое состояние, хуже прочих определяли данное состояние на лицах других участников (Lanzetta, Kleck, 1970).

У животных исполнение собственных демонстраций прямо пропорционально чувствительности к аналогичной стимуляции партнёра и способности классифицировать экспрессивные реакции оппонента по наличию/отсутствию нужных демонстраций (на которые готово реагировать животное). Позитивная корреляция сохраняется, даже если демонстрация воспроизводится с искажением, исполнитель заслоняется ветками, листвой и пр., именно в силу инстинктивного характера продуцирования и отреагирования сигналов (Nuechterlein, Storer, 1982; Searby et al., 2004; Evans, Marler, 1995; Hauser, 1996; Peters, Evans, 2003a, b, 2007; Evans, Evans, 2007).

Следовательно, отрицательная корреляция у человека связана с неинстинктивным механизмом социализации, основанным на коммуникативной среде в семье и связанном с ним обучении. В высокоэкспрессивной среде в семье навыки лицевые демонстрации отлично развиваются, но поскольку высокоэмоциональные сигналы всех членов семьи крайне выразительны и очень точны, навыки расшифровки развиваются слабо в силу отсутствия необходимости. И наоборот, в низкоэкспрессивных семьях навыки экспрессивного выражения эмоциональных состояний развиты очень слабо, но поскольку необходимость понимания объективно существует, идёт обучение более точной расшифровке слабых сигналов (Izard, 1971, цит. по Изард, 1980).

Это предположение получило полное подтверждение при использовании «Опросника экспрессивности в семье» (Family Expressiveness Questionnaire) для оценки коммуникативной среды. Навык кодировки эмоционального состояния в лицевых экспрессиях позитивно коррелирует с уровнем эмоциональности отношений и эмоциональной свободой в семье, навык расшифровки – отрицательно (Halberstadt, 1983, 1986)

****

И в заключение – зачем же у человека сейчас ищут инстинкты с тем же усердием, с каким раньше искали бессмертную душу? Цель одна – не мытьём, так катаньем примирить с несправедливостью устройства мира, который во зле лежит и, несмотря на 1789 и 1917 год, не собирается оттуда вылезать, напротив, погружается во зло всё глубже.

Инстинкт самосохранения у ребенка

Заложенный генетически на протяжении эволюции человечества инстинкт самосохранения проявляется в ребенке с первого момента жизни: это потребность новорожденного в еде, тепле и материнской заботе. Но в некоторых случаях недостаточная осознанность собственных действий, отсутствие жизненного опыта и плохо развитый инстинкт самосохранения приводят к тому, что ничего не боящиеся дети рискуют нанести себе и своему здоровью серьезный вред – залезть на подоконник, опрокинуть на себя горячую миску, сунуть пальцы в огонь или розетку и т.д. Задача родителей объяснить такому ребенку вероятную опасность окружающего мира, по возможности предусмотрев заранее опасные для малыша ситуации.

У ребенка нет и не может быть суицидальных наклонностей: высокоразвитый механизм самосохранения работает на глубоком, не подавленном эмоциями уровне и целиком направлен на поддержание естественного благополучия. Отсутствие собственного опыта не дает принимать решения на его основе, потому малыш инстинктивно избегает опасности, даже не представляя, что может быть как-то иначе.

Генофильный тип — что это?

При генофильном типе доминирует инстинкт продолжения рода. Если с самого детства ребенок растет в обществе, где интересы будут фиксированы только на семье, он будет спокойным только лишь тогда, когда вся семья вместе, у всех все в порядке со здоровьем и преобладает хорошее настроение. Для таких людей родной дом считается крепостью, а интересы каждого члена семьи — превыше всего. Очень часто люди такого типа готовы жертвовать собой ради своих детей и семьи. Инстинкт выживания в этом случае не срабатывает, потому что генофильный тип сосредоточен не на себе, а на своей семье. Можно наблюдать этот инстинкт на примере спасения людей из горящей комнаты. Человек с доминирующим инстинктом самосохранения вряд ли сам пойдет спасать людей во время пожара. Люди генофильного типа это сделают не задумываясь.

Расстройства инстинкта самосохранения

Однако присутствующий в человеке генетический инстинкт самосохранения подвержен влиянию внешних процессов человеческого существования, проявлениям его характера, окружающих условий и обстановки. Потому нередко здоровый детский инстинкт со временем перерождается в одну из форм, которые приводят к изменению образа жизни конкретного человека и его восприятия окружающего мира:

Усиление инстинкта самосохранения – проявления боязни новизны, незнакомых лиц, обстановки и ситуаций. Для взрослых такое усиление приводит к боязни увечий, смерти и патологическому желанию продлить существование на этой земле. Сюда же можно как частный случай, наблюдаемый чаще у мужчин, отнести «ипохондрию здоровья»: страдающий таким отклонением человек зациклен на сохранении физического здоровья, улучшении самочувствия и продления жизни. Тяжелые формы подобного расстройства ведут к бесконечному по времени и средствам физическому совершенствованию – правильному до крайностей питанию, экстремальному закаливанию, физическим упражнениям с критическими нагрузками и т.д.

2. Ослабление инстинкта самосохранения – не такой уж и редкий среди детей и взрослых синдром, который проявляется в нанесении собственному здоровью физического ущерба: порезов, самоповреждений, уродования и калеченья. В тяжелых формах характерен для шизофрении. Некоторые психологи склонны относить сюда и экстремальный множественный пирсинг и введение в части человеческого тела металлических объектов с риском нарушения функционирования организма и возможных осложнений.

3. Суицидальные наклонности и действия, чаще демонстративного публичного характера, – крайний случай пункта №2. Характерен для лиц с патологически возбудимым, склонным к истерикам и неустойчивым к внешним раздражителям характером. Почему сюда не относят истинные суициды? – психологи склоняются к тому, что решение свести счеты с жизнью не является следствием подавления инстинкта самосохранения и имеет другую психологическую базу.

4. Агрессивное поведение без очевидных причин. Естественная агрессия, направленная на защиту собственной физической и психологической неприкосновенности, нормального функционирования и жизнеспособности, — это здоровый признак здорового инстинкта самосохранения: напали – обороняйся! А вот проявление агрессии, когда жизни ничего не угрожает, заметно и в раннем детском возрасте (беспричинные укусы, удары, плевки и т.д.) с перерастанием в подростковом периоде в провокации конфликтов с угрозами физической расправы и жестокими драками. Как и в предыдущем случае, такое немотивированное поведение характерно для легко возбудимых, неустойчивых психологически людей с садистскими наклонностями.

Инстинкт самосохранения – необходимый кирпич в фундаменте психологического и физического здоровья человека, без него жизнь была бы невозможна. Но говоря о нем, следует понимать, что люди в разной степени подвержены его проявлению: более приспособленная, по сравнению с женской, мужская нервная система направлена на преобразование окружающего мира и менее направлена на самосохранение.

Социальные (зоосоциальные, или ролевые) инстинкты

Главная Избранные Случайная статья Познавательные Новые добавления Обратная связь FAQ

Они реализуются только при взаимодействии с други­ми особями своего вида. Это половые и родительские ин­стинкты, стадные инстинкты, инстинкты территориального поведения, включая инстинкты миграции, это инстинкты эмоционального резонанса, в том числе инстинкты форми­рования групповой иерархии. Во всех данных формах по­ведения отдельная особь выступает либо в качестве брач­ного партнера, родителя или детеныша, хозяина террито­рии или пришельца, лидера или ведомого. Все виды этой группы инстинктов носят строгий видоспецифический ха­рактер и тесно связаны с уровнем социализации.

Половые инстинкты (инстинкты размножения, или инстинкты сохранения вида)присущи всем организмам, имеющим нервную систему. Эти инстинкты направлены на воспроизведение себе подобных и обеспечивают со­хранение вида. Наибольшее развитие половые инстинкты получили у млекопитающих. Эти инстинкты, как прави­ло, включают ряд этапов: 1) половое влечение, или ли­бидо; 2) половой ритуал, или ухаживание; 3) половое взаимодействие (копулятивный, или половой, акт); 4) процесс оплодотворения; 5) беременность; 6) роды; 7) лактацию; воспитание потомства, в основе которого лежат родительские инстинкты. Для организации поло­вого поведения животное должно находиться в опреде­ленном гормональном состоянии; кроме того, для реа­лизации половых инстинктов необходимо наличие соответствующих внешних стимулов, а также индивидуаль­ного опыта общения с особями своего вида.

Родительский инстинкт (инстинкт заботы о потом­стве, инстинкт материнства)реализуется в защите и пита­нии потомства со стороны родительских особей, что обеспечивает выживание и развитие потомства. У живот­ных различают две формы родительского инстинкта — пассивную иактивную. При пассивной форме особь но­сит с собой яйцо или детеныша в специальных складках тела, сумках, а при активной форме родительский ин­стинкт проявляется в действиях, направленных на уст­ройство жилища, обогрева, кормление и защиту детены­ша. У высших животных родительский инстинкт дополня­ется различными формами обучения детенышей (поиск пищи, распознавание хищников и т.д.).

Стадный инстинктпредставляет собой совокупность врожденных и приобретенных механизмов, благодаря ко­торым обеспечивается адекватная форма поведения сооб­щества млекопитающих животных (обычно представителей одного вида). Это сообщество — стабильная группа, чле­ны которой поддерживают между собой интенсивную коммуникацию, обмениваясь социально значимой инфор­мацией. Они находятся в относительно постоянных отно­шениях друг к другу по территориальному и ранговому (иерархическому) распределению. Такая форма поведения повышает вероятность сохранения биологического вида путем организации совместного нападения на добычу, со­вместной защиты от врагов, совместного поиска пищи и распределения ее между членами сообщества, совместного регулирования размножения и совместного выхаживания детенышей. Чем выше эволюционный уровень сообщества, тем сложнее поведение.

Инстинкты доминирования и территориальные ин­стинкты.Организация многих сообществ позвоночных ба­зируется на доминировании и территориальности. В осно­ве иерархии доминирования лежат важные биологические тенденции. Например, наиболее жизнеспособное потом­ство следует ожидать от наиболее сильного и здорового самца, старые самки, защищающие свое стадо, жертвуют собой ради сохранения жизни своих более молодых род­ственников. Территориальность связана с доминированием и тоже определяет структуру сообщества: владелец тер­ритории в ее пределах пользуется полным доминировани­ем. Закон территориальности имеет глубокое биологичес­кое обоснование: самка выбирает самца, владеющего «хо­рошей» территорией, что обеспечит корм их будущему потомству.

Инстинкты миграциитакже являются важным меха­низмом адаптации. Эти инстинкты характеризуются пере­движением животных на более или менее значительные расстояния. Передвижение вызвано изменением условий существования в месте их обитания или обусловлено цик­лом их развития. Различают регулярные (суточные, се­зонные) и нерегулярные инстинкты миграции.

Инстинкты саморазвития

К этой группе относятся разнообразные проявления ориентировочно-исследовательского поведения, инстинкты сопротивления (или рефлекс свободы, по И.П. Павлову), а также инстинкты превентивной «вооруженности» — имитационные и игровые. Инстинкты саморазвития не связаны с индивидуальной или видовой адаптацией к су­ществующей среде обитания в данный момент, а обраще­ны к будущему; кроме того, они самостоятельны и невыводимы из других потребностей живого организма и не­сводимы к другим ранее упомянутым группам инстинктов.

Ориентировочно-исследовательское, или поисково-ис­следовательское, поведение (информационные инстинкты) побуждается потребностью в непрерывном получении но­вой информации из внешней среды. Реализация этой по­требности в значительной степени осуществляется благода­ря индивидуальному опыту — каждое животное вынужде­но самостоятельно выучивать значимые лишь для него вне­шние сигналы. Выдающаяся роль информационных ин­стинктов доказывается драматическими последствиями «ин­формационного голода», особенно для развивающегося организма. Воспитание молодых животных в «обедненной» среде, в изоляции и в условиях ограничения движений приводит не только к расстройствам их поведения, но и влияет на массу мозга, толщину коркового вещества и уровень метаболических процессов. В целом, поисково-ис­следовательское поведение служит базой для выработки условных инструментальных рефлексов.

В самостоятельную группу инстинктов саморазвития выделяют инстинкты, направленные на удовлетворение потребности в приобретении опыта, навыков, умений, не­обходимых индивидуумам в будущей самостоятельной жизни — подражательные и игровые инстинкты.

Подражательные инстинкты, которые в основном присущи приматам, лежат в основе подражательного дей­ствия. Эти инстинкты проявляются в копировании пове­денческих актов, которые не могут возникнуть другим путем, т.е. которые приобретаются лишь в процессе ин­дивидуального развития. Таким образом, они обеспечива­ют передачу опыта от одного поколения к другому и ле­жат в основе «сигнальной», т.е. негенетической наследственности. Среди различных форм подражательно­го поведения можно выделить такие видоспецифические формы, при которых поведение одних животных являет­ся побуждающим фактором для других. Например, если одна овца из стада, увидев и испугавшись чего-нибудь, бросается бежать, то другие члены стада, не видевшие опасности, тоже следуют ее примеру. Вариантом инстин­ктивного видоспецифического подражания является пани­ка. Однако такому слепому подражанию неизменно противостоит индивидуально приобретенный опыт.

Игровые инстинкты лежат в основе игровой деятель­ности, которая представляет собой генетически передавае­мый комплекс упражнений для тренировки всех систем организма, особенно опорно-двигательного аппарата, для развития сложных движений, манипуляций с предметами, для развития систем дыхания и кровообращения. За счет игрового поведения молодые животные усваивают слож­ные двигательные акты, необходимые им в соответствую­щих жизненных ситуациях — бегстве, борьбе, добыче пищи, размножении и т.д. В процессе игровой деятельнос­ти индивидуум тренирует жизненно необходимые поведен­ческие стереотипы, обогащается информацией об окружа­ющей среде, практикуется во взаимодействии со сверстни­ками, усваивает нормы группового поведения. Игровое по­ведение имеет большое разнообразие своих проявлений и самостоятельные мотивационные механизмы. Как правило, игровые инстинкты у детенышей высших животных и у человека реализуются на ранних этапах онтогенеза, в том числе в ювенильном периоде, т.е. до завершения полового созревания.

В заключении этого раздела следует подчеркнуть, что вопрос о механизмах передачи по наследству инстин­ктов (как и в целом, безусловных рефлексов) остается до настоящего времени открытым. Так как в геноме содер­жится информация только о структуре белков организма, то можно предположить, что для каждого вида живот­ных и человека существуют специфические белки, орга­низующие в пренатальном и постнатальном периодах реф­лекторные дуги, в том числе необходимые для реализа­ции инстинктов.

Предыдущая3Следующая

Инстинкт самосохранения

Инстинкт самосохранения — это врожденная форма поведения живых существ в случае возникновения опасности, действия по спасению себя от этой опасности. Реализации этого инстинкта служат такие чувства, как боль и страх. Боль ощущается обычно как аномальное состояние организма, которое необходимо каким-либо образом устранить. Страх заставляет живое существо искать убежище и иногда провоцирует выброс в кровь адреналина.

Термин «самосохранение» применяется и в переносном смысле, например, для описания адаптации человека в социуме с целью избежать эмоциональных и психологических травм.

Примерами проявления инстинкта самосохранения являются:

• сезонные перелёты у птиц;
• впадание в спячку у млекопитающих;
• зарывание в ил при пересыхании водоёмов у рыб;
• определение хищниками животных по запаху.

Единой концепции инстинкта самосохранения в науке не существует. Данный термин используется различными авторами для обозначения широкого спектра биологических процессов — от элементарных физиологических реакций до сложных поведенческих программ. Понятие «инстинкт самосохранения» также часто используется в литературе по социологии, где рассматривается в аспекте нарушения функционирования естественных процессов жизнедеятельности.

Критика

По поводу наличия инстинкта самосохранения как самостоятельного биологического побуждения скептически высказывался К. Лоренц:

Активность организма, которую можно назвать по её функции — питание, размножение или даже самосохранение, — конечно же, никогда не бывает результатом лишь одной-единственной причины или одного-единственного побуждения. Поэтому ценность таких понятий, как «инстинкт размножения» или «инстинкт самосохранения», столь же ничтожна, сколько ничтожна была бы ценность понятия некоей особой «автомобильной силы», которое я мог бы с таким же правом ввести для объяснения того факта, что моя старая добрая машина все ещё ездит… Кто знаком с патологическими нарушениями врождённых механизмов поведения — эти механизмы мы и называем инстинктами, — тот никогда не подумает, будто животными, и даже людьми, руководят какие-то направляющие факторы, которые постижимы лишь с точки зрения конечного результата, а причинному объяснению не поддаются и не нуждаются в нём. Поведение, единое с точки зрения функции — например, питание или размножение, — всегда бывает обусловлено очень сложным взаимодействием очень многих физиологических причин.

> См. также

• Влечение к жизни
• Самоубийство
• Апоптоз