Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.Екклесиаст
Психологическое время личностиЕвгений Головаха
1. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ
В ФИЛОСОФИИ И ПСИХОЛОГИИ
Впервые психологические закономерности переживания человеком времени были строго сформулированы Кантом. В истории философии с именем Канта связана концепция трансцендентальной идеальности времени как априорного условия чувственного созерцания.Такое понимание времени является достоянием «критического» периода философии Канта. Его оценке в свете современных естественно-научных и социальных знаний уделено достаточное внимание в философской литературе (Аскин
, 1966;
Лой
, 1978 и др.). Ценные же для понимания психологического времени идеи Канта еще не стали предметом специального анализа. В своих ранних произведениях он подчеркивал, что отношение ко времени и его переживание находятся в зависимости от характера деятельности различных субъектов: «Потребность во времени есть нечто относительное, узнать и понять которое можно, лишь сравнивая величину предполагаемого дела со скоростью его исполнения. Поэтому один и тот же промежуток времени, который для одного рода существ кажется лишь мгновением, для другого может оказаться весьма продолжительным временем, в течение которого благодаря быстроте действий происходит целый ряд изменений» (
Кант
, 1963, с. 255).
Хотя Кант использовал это положение для доказательства более тонкой духовной организации существ, обитавших, по его предположению, на других планетах, имеющих более высокую, чем у Земли, скорость суточного вращения, оно, как показало дальнейшее развитие психологии, имеет реальный человеческий смысл. Во-первых, само понятие «потребность во времени» открывает диахронный аспект исследования человеческой деятельности, поскольку ориентирует на анализ длительности и последовательности необходимых для достижения какого-либо результата действий, а это означает, что потребность в определенном предмете для своей реализации предполагает наряду с постановкой цели и выбором средств также и формирование потребности во времени, которая и выступает исходным моментом, влияющим на особенности дальнейшего использования и переживания времени в процессе деятельности. Во-вторых, предложенная для измерения величины данной потребности формула (прямая зависимость от объема необходимых действий и обратная — от скорости их исполнения) определяет принципиальную возможность психологической «растяжимости» времени, проявления существенных различий в индивидуальном переживании равных по хронологической длительности, но разнонаполненных деятельностью интервалов. Эту закономерность можно представить в следующей форме: чем выше напряженность деятельности, тем больше единиц психологического времени в одном и том же хронологическом интервале, или же, по образному выражению А.П. Чехова: «Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай» (Чехов
, 1980, с. 79). В «Антропологии» Кант распространяет данную закономерность на переживание времени в масштабе человеческой жизни и дает «информационную»интерпретацию тому парадоксальному, на первый взгляд, факту, что человек, томившийся от скуки на протяжении большей части жизни, которому каждый день казался слишком длинным, в конце жизни жалуется на краткость жизни в целом. Кратковременность прошедшего объясняется отсутствием впечатлений, сохранившихся в памяти бездеятельного человека. Таким образом, прошедшее время «сжимается»по мере уменьшения информативности воспоминаний о прожитых годах. Время, однако, может и «растягиваться». В связи с этим Кант выдвигает интересную гипотезу о том, что в психологическом времени человек может и должен прожить значительно больше, чем по числу лет, именно в этом он видит путь к удовлетворенности жизнью: «Множество отрезков времени, которые выделяются в последний период жизни разнообразными и переменными работами, возбуждают у старика представление о том, будто он прожил гораздо больше времени, чем по числу лет; наполнение времени планомерно усиливающейся деятельностью, которая имеет своим результатом великую, заранее намеченную цель, — это единственно верное средство быть довольным жизнью и вместе с тем чувствовать себя пресыщенным ею» (
Кант
, 1966, с. 477).
Таким образом, насыщение будущего значимыми целями является предпосылкой насыщения настоящего деятельностью, что в свою очередь приводит к наполненности прошлого информативными воспоминаниями. Так, согласно Канту, достигается полнота переживания человеком времени и вместе с тем удовлетворенность жизнью. Это становится возможным на основании способности воспроизводить прошедшее и будущее в настоящем в процессе «ассоциации представлений прошедшего и будущего состояния субъекта с его настоящим состоянием… чтобы то, чего уже нет, соединить в связном опыте с тем, чего еще нет, посредством того, что существует в настоящее время» (там же, с. 419). Взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего Кант (в соответствии с присущим его философской системе пониманием времени как субъективной реальности) рассматривал лишь применительно к человеческому опыту, к психологическим механизмам индивидуального сознания. Для него не существует проблемы соотношения объективного и субъективного (психологического) времени, а лишь проблема соотношения времени в различных формах восприятия явлений. Поэтому последовательная научная концепция психологического времени не могла быть создана Кантом, хотя его конкретные наблюдения и выводы, касающиеся специфики субъективного отражения времени, имеют ценность и в настоящее время. Достаточно указать на продуктивную разработку проблемы потребности во времени как важнейшего компонента психологического времени (Сэв
,1972, с. 480–481), пространственной трехмерной интерпретации психологического времени, которая впервые появляется именно у Канта как сосуществование временных модусов (
Моисеева
,
Сысуев
, 1981;
Яковлев
, 1980;
Cottle
, 1976). И наконец, Кант впервые предпринял попытки научного объяснения проблемы изменения субъективной скорости времени в различных условиях функционирования психики, связав ускорение или замедление времени с разнообразием или монотонностью деятельности (
Кант
, 1966, с. 398–399).
В решении вопроса о соотношении прошлого, настоящего и будущего Кант следует за Августином, который посредством субъективизации времени, его отождествления с протяженностью человеческого духа пытался преодолеть свойственное античной философии представление о том, что прошлого уже нет, будущего еще нет, а реален лишь момент их взаимоперехода — настоящее. Августин считал необходимым признать пребывание прошлого и будущего в настоящем, их сосуществование. В связи с этим он употреблял понятия «настоящее», относящееся к вещам «прошлого», «настоящее», относящееся к вещам «будущего», и «настоящее», относящееся к вещам «настоящего» (Антология
… 1969, с. 587). Каждому из этих временных модусов соответствовал определенный психологический механизм: воспоминание, ожидание, созерцание, благодаря взаимодействию которых время предстает как целостность в сознании человека. Кант с этой же целью соотносит способности вспоминать и предвидеть как условия формирования временной связи восприятий настоящего (
Кант
, 1966, с. 418–419).
Глубокое диалектическое обоснование идеи временного единства психики находим у Гегеля при анализе им проблемы перехода субъекта в процессе познания от стадии чистого созерцания к формированию представлений. Как известно, Гегель критиковал субъективизм Канта в понимании пространства и времени и рассматривал пространственность и временность присущими вещам самим по себе, однако в самом «звучании» этих слов усматривал указание на ограниченность материальных форм, которая преодолевается в процессе самореализации духа. «Познающее мышление, — подчеркивал Гегель, — не задерживается на этих формах, а постигает вещи в их понятии, содержащем внутри себя пространство и время, как нечто снятое» (Гегель
,1956, с. 250). В связи с этим пространственность и временность, открывающиеся субъекту на стадии чистого созерцания, выступают формами внеположности духа. Однако, когда созерцание переходит в представление, оно не становится только прошедшим, в снятом виде оно присутствует и в настоящем. Гегель иллюстрирует эту мысль следующим примером: «я это видел» в немецком языке буквально значит «я имею это виденным». В связи с этим он приходит к выводу, что данными словами «выражается отнюдь не только прошедшее, но вместе с тем и настоящее; прошедшее является здесь лишь относительным, — оно имеет место только при сравнении непосредственного созерцания с тем, что мы в данный момент имеем в представлении»(там же, с. 253). Важнейший момент здесь — указание на относительность прошлого, с одной стороны, как уже прошедшего и невозвратимого, а с другой — как реального, снятого в настоящем содержания сознания и деятельности человека.
Хотя диалектика последовательности и сосуществования интерпретировалась Гегелем идеалистически, она стала одним из источников формирования марксистских взглядов на специфику структуры человеческой жизнедеятельности, на время как «пространство человеческого развития» (Маркс
, 1959, т. 16, с. 147).
Марксистский анализ диалектики необходимости и случайности, возможности и действительности позволил рассмотреть соотношение прошлого, настоящего и будущего в их реальной взаимосвязи, преодолеть крайности механистического детерминизма и телеологизма в решении данной проблемы. Объективный характер этой взаимосвязи обусловлен тем, что прошлое и будущее действительны не в памяти и воображении субъекта, а в том, что материальные процессы, осуществленные в прошлом, определяют предметность настоящего, которое содержит реальные возможности направленного становления в будущем. Поскольку диахронная картина действительности, формирующаяся в сознании субъекта, определяется не его произволом, а прежде всего объективными условиями и содержанием практической деятельности, открывается возможность научной постановки проблемы временного единства человеческой деятельности и сознания. Таково решение марксистской теорией проблемы целеполагания: цель как идеальный, желаемый образ будущего обретает действительность в настоящем в той мере, в какой возможна ее реализация в конкретных условиях жизнедеятельности субъекта.
Таким образом, раскрывая взаимосвязь объективного и субъективного в социальном времени на основе понимаемого диалектически единства социального и индивидуального, марксистская философия создает предпосылки для решения проблемы психологического времени, являющегося, с одной стороны, разновидностью времени социального, обусловленного объективной структурой и содержанием социальной деятельности индивида, а с другой — временем, обретающим конкретную форму и специфические свойства благодаря функционированию психологических механизмов, связанных с познавательными и эмоционально-волевыми процессами, актуализирующимися в сознании под воздействием психологических состояний и достаточно устойчивых индивидуально-психологических свойств личности.
Разработка проблемы социального и психологического времени в философии, становление психологии как самостоятельной науки подготовили почву для развития конкретно-научных исследований временных отношений в психике человека. Следует также отметить, что к моменту возникновения первых психологических лабораторий усилиями физиологов (Гельмгольца, Дондерса, Экснера и др.) было доказано: психологические процессы характеризуются определенным временем реакции, которое включает время проведения нервного импульса как физиологический компонент и время задержки ответа на стимул, обусловленное механизмами переработки информации, поступившей в мозг. Был создан специальный прибор — хроноскоп Гиппа, фиксировавший время реакции испытуемых на раздражители с точностью до тысячных долей секунды (Ярошевский
, 1976, с. 215–217). Эти исследования оказали существенное влияние на первые шаги экспериментальной психологии, в рамках которой были предприняты попытки связать закономерности, выявленные при измерении времени реакции, со спецификой различных психических процессов.Работы Н. Ланге по анализу двигательных и сенсорных реакций показали зависимость продолжительности времени реакций от уровня психической деятельности; измерение времени реакции в ассоциативном эксперименте использовалось Гальтоном и Вундтом для изучения мыслительных процессов, поскольку предполагалось, что различия во времени, необходимом для установления тех или иных словесных ассоциаций, позволяют судить об особенностях формирования представлений, соответствующих различным типам ассоциаций. Хотя эвристические возможности хроноскопических исследований оказались крайне ограниченными при изучении высших психических функций, благодаря им время прочно утвердилось в молодой психологической науке как существенный фактор психической деятельности индивида и стало объектом экспериментального изучения. Однако анализ времени реакции не привел непосредственно к постановке проблемы психологического времени, поскольку в его основе лежало традиционное представление о времени как чистой хронологической длительности, выступающей внешним количественным эквивалентом внутренних процессов.
Специфические закономерности психологического времени стали наглядно проявляться при экспериментальных исследованиях слухового восприятия. Давно было замечено, что, хотя последовательные элементы звукового ряда не могут быть одновременно представлены в сознании индивида, тем не менее это не сказывается на целостности восприятия мелодии или определенного ритма. Опыты с метрономом, проведенные в лаборатории Вундта, показали, что в актуальный объем сознания входит не один звуковой элемент, а некоторый ряд, образующий целостный слуховой образ. Продолжая эти эксперименты, Титченер пришел к выводу о том, что альтернатива последовательности и одновременности, существующая в физическом времени, должна быть пересмотрена применительно ко времени психологических процессов. Действительно, несколько единиц звукового ряда последовательны в том смысле, что идут друг за другом в определенном порядке, доступном восприятию, вместе с тем они одновременны, поскольку образуют целостную структуру слухового образа. В связи с этим Титченер выдвигает предположение о существовании двух измерений психологического времени — последовательности и одновременности, образующих единое временное поле определенной длительности.
Научная постановка проблемы психологического времени уже на первом этапе развития психологии как самостоятельной науки потребовала изучения генезиса временных представлений в их связи с формированием пространственных представлений. Попытка английских ассоционистов во главе со Спенсером обосновать первичность временных отношений в эволюции пространственно-временной структуры человеческого сознания не получила широкого признания. Более убедительной была позиция тех психологов, которые считали, что временные представления исторически и онтогенетически формируются на основе пространственных. М. Гюйо приводит многочисленные аргументы в пользу данной концепции в монографии «Происхождение идеи времени», сыгравшей значительную роль в изучении времени как психологической проблемы. «Желать подобно Спенсеру построить пространство с помощью времени, — пишет М. Гюйо, — следовательно, впасть в противоречие с истинными законами эволюции, ибо, напротив, лишь с помощью пространства мы приходим к представлению времени» (Гюйо
, 1899, с. 24). В дальнейшем пространственный характер первичных временных представлений был подтвержден в психологических и культурологических исследованиях.Так, Ж. Пиаже показал, что сравнительные оценки времени движения двух объектов у детей младшего возраста формируются не на основе объективного соотношения длительностей этого движения, а посредством сопоставления скорости их движения или протяженности отрезков пространства, пройденных объектами за данное время (
Piaget
, 1966). Лишь постепенно в сознании ребенка формируется абстрактное представление о длительности безотносительно к пространственным измерениям движения различных объектов (
Мардер
, 1974, с. 97).
Анализ временных отношений в структуре мифологического сознания также свидетельствует о пространственности временных понятий, свойственных традиционным культурам (Гуревич
, 1972, с. 84); эти пространственные представления до сих пор сохраняются во временной лексике (
Стеблин-Каменский
, 1976, с. 43).
Было бы, разумеется, неправильно, исходя из вышесказанного, считать, что специфика психологического времени может быть сведена к пространственным представлениям. Психологическая наука второй половины XIX века сделала важный шаг в исследовании психологического времени как самостоятельной научной проблемы.Практически неисследованным, однако, оставался вопрос об уровнях и масштабах индивидуального времени. Эксперимент как объективный метод изучения психики применялся в лабораторной ситуации и был направлен на выявление элементарных механизмов восприятия, памяти, внимания. Хотя и в этих условиях проявлялась специфика времени психических процессов, это было лишь время непосредственного, ситуативного переживания. Методов же изучения социально-культурного содержания и структуры сознания личности, за исключением различных модификаций интроспекции, не существовало, а потому было невозможно экспериментально обосновать или опровергнуть выведенные в процессе самонаблюдения закономерности психологического времени личности в масштабах, выходящих за пределы непосредственного переживания, и раскрыть механизмы, лежащие в основе этих закономерностей.
В изучении общих закономерностей психологического времени не было открытий, речь шла скорее о новых формулировках известных истин. Хотя П. Фресс считает, что в этот период были открыты следующие законы: «Чем больше стареешь, тем короче кажется время» (Джемс) и «Всякий раз, когда мы обращаем наше внимание на течение времени, оно кажется длиннее» (Вундт) (Фресс
, 1978, с. 115, 123),однако указанные закономерности в несколько иной формулировке мы встречаем в работах Канта (1966, с. 475–477). Существует мнение, что Джемс впервые обратил внимание на тот парадоксальный факт, что отрезки времени, не заполненные впечатлениями, тянутся очень медленно, но при воспоминании о них кажутся быстро промелькнувшими, тогда как время, заполненное разнообразной деятельностью, проходит незаметно, но в дальнейшем оценивается как весьма длительное (
Джемс
, 1905, с. 239). И здесь приоритет принадлежит Канту, предполагавшему, что такого рода явления можно объяснить различиями в количестве впечатлений, сохранившихся в памяти о разно-наполненных событиями интервалах времени.
М. Гюйо выдвигает гипотезу о том, что длительность субъективно измеряется количеством (а не хронологической продолжительностью)ощущений, и в доказательство приводит данные наблюдений над измерениями длительности сновидений, которые могут быть хронологически весьма кратковременными, а субъективно оцениваться как более продолжительные, что, по его мнению, связано только с количеством событий, составляющих содержание сновидения (Гюйо
, 1899,с. 57). Исходя из этого, он делает справедливый вывод о том, что механизмы субъективного измерения длительности нельзя считать априорными, в чем усматривает решающий аргумент против априористской концепции времени Канта (
там же
, с. 58). Однако, как мы видели, Кант также связывал оценки длительности с количеством впечатлений, что не мешало ему считать время априорной формой чувственного созерцания. Противоречивость позиции Канта в постановке проблемы времени общеизвестна, однако в данном случае она свидетельствует о том, что Кант-ученый не всегда следовал за Кантом-философом. Это позволило ему в области исследования психологического времени обнаружить закономерности, к которым более чем полстолетия спустя пришли психологи.
Почему же психология того периода, достаточно четко уяснив специфику психологического времени в сравнении со временем физическим, оказалась не в состоянии сделать шаг вперед в открытии новых закономерностей и исследовании механизмов формирования временных переживаний и концептуальных представлений личности? Главная причина заключалась в том, что в сфере исследования психологии личности господствовал субъективный метод, сторонниками которого были Вундт, Титченер, представители вюрцбургской школы, твердо убежденные в том, что иных путей изучения человеческого сознания, а следовательно, и осознания личностью временных отношений, не существует. Хотя в психологии начал утверждаться объективный метод исследования психической деятельности, его возможности были ограниченными, поскольку фиксируемые в эксперименте связи между актами сознания и поведения индивида не подкреплялись теоретическим осмыслением этих явлений с позиции диалектического единства внешних форм активности и внутренних психических процессов, формирования психики в практической деятельности человека. В силу этого некоторые попытки материалистического объяснения особенностей переживания времени человеком на основе анализа объективных физиологических процессов и двигательной активности человека (И.М. Сеченов) не могли получить широкого распространения в психологии того периода.
В результате того что психологи-экспериментаторы не смогли объяснить механизмы формирования временных представлений личности, в конце XIX — начале XX века широкое распространение приобрели концепции времени, выдвинутые Дильтеем и Бергсоном. Позиции этих философов сходны в том, что «оба противопоставляют время как реальность, фиксируемую внутренним чувством и данную непосредственно, “абстрактному времени” математики и естествознания» (Гайденко
, 1969, с. 241). Такой подход сыграл важную роль в окончательном утверждении идеи о нетождественности физического времени и времени, данного в переживании. Однако различие это усматривалось в том, что время в физическом смысле есть абстракция, реально же оно лишь как феномен жизни и сознания. Дильтей и Бергсон отрицали возможность объективного рационального познания времени. Проникнуть в его сущность человеку помогает, согласно Бергсону, творческая интуиция, основанная на единстве механизмов памяти и восприятия, в результате чего формируется переживание длительности: «мгновение настоящего, будучи всегда переходом, неуловимой границей между непосредственным прошлым, которого уже нет, и непосредственным будущим, которое еще не наступило, обратилось бы в простую абстракцию, если бы именно не существовало подвижного зеркала, беспрерывно отражающего восприятие в виде воспоминания» (
Бергсон
, 1915, с. 105).
Для Дильтея главным в проблеме времени было познание не связи прошлого и настоящего как чистой длительности, а социально-культурного, исторического содержания этой связи. Поэтому он считал, что время не может быть познано в рамках объяснительной психологии, построенной по образцу естественных наук, поскольку она стремится «конструировать такие великие длительные связи, как пространство, время, причинность, из некоторых ею изучаемых элементарных процессов ассоциации, слияния, апперцепции» (Дильтей
, 1980, с. 273). Постигнуть время как «живую связь души» в ее становлении и развитии возможно, по его мнению, лишь в рамках описательной психологии. Если в объяснительной психологии уместен экспериментальный метод, то описательная психология может быть построена на основе метода «понимания», предусматривающего «понимание чужой человеческой душевной жизни», а также «пользование предметными продуктами психической жизни».
Кроме интуитивизма Бергсона и философии жизни Дильтея, проблема времени в его человеческом смысле и содержании активно разрабатывалась в феноменологии Гуссерля и экзистенциализме Хайдеггера. Важнейшим моментом этих концепций была окончательная субъективизация времени, отождествление его единства в прошлом, настоящем и будущем с временным единством сознания (Лой
, 1978;
Гайденко
, 1965]. Феноменологизация времени отчетливо проявилась в западной психологии, когда предметом исследования в ней стало психологическое время личности в масштабах, выходящих за пределы ситуативного переживания. Само понятие «горизонт бытия» как характеристика временности сознания сыграло важную роль в разработке понятий, отражающих основные характеристики психологического времени в биографическом масштабе: временная перспектива, временной кругозор, временная ориентация личности.
Десять дет назад я не жила, а теряла время
Кажется, будто время идет так медленно, а проходит так быстро. Удивительное дело — еще несколько лет назад я будто бы была другим человеком. У меня то же имя, то же тело, а восприятие мира, подход к жизни в целом перевернулись с ног на голову.
Десять лет назад, в 19 лет, я считала себя сформировавшейся личностью, зрелым человеком, который понимает всё про себя и про других. Как же сильно я ошибалась! По сути, тогда я была, как птенец в яйце, который очень хорошо «разбирается» только в своем маленьком мире, ограниченном жесткой скорлупой. Это скорлупа, сформированная родительским воспитанием, сложившимся с детства окружением и определенными событиями.
Когда скорлупа треснула под натиском жизненных обстоятельств и испытаний, обрушившихся на меня, я оказалась лицом к лицу с огромным миром, не готовая к настоящей жизни, испуганная и опустошенная. Я училась жить заново. Узнавала себя, как незнакомого человека. Искала воздух, которым дышать, почву, на которую можно опереться ногами, и ветер, в потоке которого можно расправить крылья. Порой мне казалось, что это всё. Что дальше, за этим пределом, жизни нет. Что начинать заново слишком поздно…
Но теперь я знаю: НИЧЕГО НЕ ПОЗДНО, пока мы живы! Меняться к лучшему, дарить любовь близким, делать добро, которое в наших силах, осуществлять свои мечты и ставить новые цели! Я благодарна Жизни за всю ту боль, что мне довелось пережить за прошедшие 10 лет. Я пережила переезд через полстраны, оказалась вдали от родных и друзей. Вышла замуж и познала предательство. К своему удивлению, обнаружила, что я смелая и не готова идти назад, даже если в будущем всё туманно. Научилась принимать решения и извлекать уроки из неудач. Сейчас это уже не просто более взрослая я, но я совсем другая.
Десять лет назад я не умела готовить, совсем — сейчас я отлично готовлю и очень люблю это делать. Десять лет назад я не помышляла о замужестве и ненавидела детей — теперь я любящая жена и мама чудесной дочки. Я была феминистично настроена тогда, а сейчас я культивирую в себе женственность и расцветаю день за днем. И это мне так по душе! Десять лет назад я будто не жила, правда. Я теряла время. Если бы то, чему сейчас я учусь сама, мне кто-то объяснил с самого начала, быть может, моя жизнь сложилась бы совсем иначе… Но, видимо, всё приходит в свое время, когда мы сами готовы.
Сейчас я продолжаю свой путь. Мне еще многому нужно учиться, много непростых задач решить. И, скорее всего, если я попытаюсь представить себя еще через десять лет, то буду очень далека от реальности. Может, я достигну успеха или потеряю всё, что имею, а может, меня уже не станет. Время покажет. Одно я знаю наверняка — всё, что происходит, дано нам, чтобы принести БЛАГО. И только от нас зависит, сможем ли мы это благо раскрыть и принять. С благодарностью. Принять и двигаться дальше, обновленными, более мудрыми, более цельными.
